На Руси, по крайней мере, в христианский период, существовала традиция погребать некоторые категории покойников не на кладбищах, а в общих могилах, носивших название «убогих домов», «скудельниц», «божедомок», «жальников» и «гноищ».
Каждая «божедомка» была приписана к какой-либо церкви или монастырю. А кого именно хоронили в этих местах?
К ним относились самоубийцы, люди, скончавшиеся при неизвестных обстоятельствах – например, убитые, утопленники, замёрзшие на улице; пропойцы; некрещёные покойники, в том числе младенцы, убитые своими матерями; умершие без покаяния; неопознанные покойники.
Невежественные суеверные люди считали, что на таких мертвецах лежит грех, а поэтому их «земля не примет». Также боялись, что такой мертвый может не найти покоя и превратиться в злого духа. Разумеется, такие суеверия были унаследованы ещё с языческих времён.
В Москве при Варсонофьевском монастыре на Большой Лубянке существовало кладбище, где хоронили нищих, безродных и бездомных бродяг. Там по приказу Лжедмитрия I был перезахоронен и царь Борис Годунов.
В эпоху Средневековья неопознанные трупы в Москве сначала свозили на опознание в Китай-город. Туда, к часовням на Крестцах, приходили те, кто искал своих близких. Если тело никто не опознавал, его отвозили в скудельницу. В других местах рано утром трупы выставлялись для опознавания прямо в «божедомке».

Но есть и другое значение этого слова. Не всегда женщина была способна убить своё дитя, даже нежеланное. В этом случае она подкидывала его под ворота богатого дома, церкви или — что случалось чаще — относила ребёнка к общей могиле, скудельнице.
Там у матери было меньше шансов попасться на глаза людям и заслужить их осуждение. Постепенно оставлять детей вблизи скудельниц стало печальной традицией. Возле них стали сооружать небольшие избушки «божедомки», где дети хотя бы не оставались под открытым небом.
Со временем они превратились в небольшие детские приюты, где воспитанием детей занимались пожилые люди. Они присматривали за сиротами, учили их, а заодно и охраняли божедомки. Еду и одежду в приюты приносили все, кто жил в округе.