Олег Вадимович Назаров работал в газете «Шуйское время» с самого ее основания. Почти каждый выпуск публиковались его статьи на злободневные темы. Особенно полюбилась читателю рубрика «Шуяне», в которой Олег Вадимович рассказывал о жизни, трудовой деятельности обычных людей, живущих рядом с нами, о тех, кто пережил войну, кто видел ее своими глазами. Цикл статей о ветеранах, детях войны, тружениках тыла особенно трогательны, читать их невозможно без слез.

Собеседники могли доверить Олегу Вадимовичу самое сокровенное, порой даже то, что никогда не рассказывали своим близким. Очень показательным был один случай. Однажды в редакцию газеты «Шуйское время» пришла женщина, которая со слезами на глазах просила дать контакты корреспондента Назарова. Она рассказала такую историю:

«В прошлом выпуске газеты был напечатан материал про Закорюкину Нину Александровну, участницу Великой Отечественной войны. Мы, ее родственники, от всей души хотим поблагодарить коллектив редакции и лично корреспондента Назарова Олега Вадимовича за такие теплые и нужные современному поколению репортажи. Так получилось, что Нина Александровна ушла из жизни в конце марта этого года. И мы очень сожалели, что очень мало знали о ее жизни, особенно в годы войны. Она не рассказывала ничего: или плакала, или уходила от разговора. Спасибо огромное за то, что теперь у нас, детей, внуков и правнуков сохранится этот замечательный рассказ о нашей дорогой Нине Алексеевне.».

На войну по ошибке

Чуть больше месяца остаётся до семьдесят четвёртой годовщины Великой Победы. Мы продолжаем знакомить наших читателей с воспоминаниями солдат той войны, с теми, кто прошагал фронтовыми путями-дорогами от Москвы до Берлина, кого встречали цветами Варшава и Вена, Белград и Прага. С каждым днём всё меньше среди нас их, этих замечательных стариков. Дай Бог им здоровья. Наш сегодняшний рассказ о Нине Александровне ЗАКОРЮКИНОЙ. В те далёкие годы простой девчонке из многодетной рабочей семьи, попавшей на фронт «по ошибке». За неё не кому было хлопотать, как за её однофамилицу и тёзку, некому было замолвить словечко «нужному человечку», и потому повестку, предназначавшуюся военфельдшеру Нине Закорюкиной, вручили ткачихе Нине Закорюкиной…

Разговор этот состоялся несколько лет назад в одном из старых фабричных домов села Чернцы, где до прошедшего юбилея Победы жила Нина Александровна.

– Семья у нас большая была – семь человек детей. Жили мы здесь, в Чернцах. Взрослые все работали на фабрике. Нас так и звали – фабричные. Училась в школе во Введенье, а после седьмого класса поступила в шуйское ФЗУ, которое тогда было на Нагорной улице. Выучилась на ткачиху и в неполные шестнадцать лет пришла работать на нашу фабрику. Было это весной тридцать восьмого. До осени сорок первого работала на станках, а с началом первой военной зимы фабрика в основном стояла: работать было некому, и нас направляли то на лесозаготовки, где пилили дрова для фабричной котельной, то на расчистку от снега дороги на Шую. Зима была холодная, снежная, дорогу то и дело переметало, поднимали нас ещё затемно. Брали лопаты и на лошади в санях ехали в сторону Шуи расчищать дорогу от снежных заносов. Уставали, конечно, жутко, голодные были постоянно, но куда же денешься, тогда все так жили.

А летом сорок второго вдруг получила повестку из военкомата. Это уже потом, много времени спустя, выяснилось, что призвать в армию должны были не меня, а мою однофамилицу. Её тоже Ниной звали, и фамилия как у меня – Закорюкина. Только она окончила шуйское медучилище и была военнообязанная, а я нет. Отец у неё каким-то начальником был, вот он всё и устроил. Разбираться никто не стал, не до того было, а может, не захотели, вот так и пошла я служить. Сначала привезли нас в какой-то полевой лагерь в лесу под Калугой и несколько месяцев учили на радистов. Поговаривали, что готовят нас для заброски в тыл к немцам, но вместо этого попала я в роту связи при штабе дивизии, не помню какой, запомнилось только, что было это на Первом Украинском фронте осенью сорок второго. Недолго я там прослужила: простыла сильно, да к тому же ещё и малярию подхватила и на месяц с лишним угодила в госпиталь, а когда выписали, то направили уже не на Первый Украинский, а на Третий Белорусский, которым тогда Черняховский командовал…

Знаешь, что больше всего от войны запомнилось? Не обстрелы, не бомбёжки, хотя всё это, конечно, было. Холод, грязь и постоянное чувство голода. И ещё: всегда спать хотелось, может быть, от голода. Кормили нас скудно, впроголодь, так что при каждом удобном случае мы искали возможность раздобыть что-нибудь съестное. Собирали по полям морковь, картошку, свеклу, случалось, что и воровали у литовцев на полях да на огородах. Относились-то они к нам не больно хорошо, так что на угощение рассчитывать не приходилось. А есть хотелось до головокружений, до тошноты.

Бывало так, что по два с лишним месяца бани не было, а мы ведь женщины, девчонки. Каково немытым-то? Найдём где-нибудь среди болота лужу почище, натянем над ней полог, там и моемся. Хорошо, если у старшины удастся чистое бельё выпросить, а нет, так и обратно своё, грязное одеваешь. Стирать тоже и негде, да и некогда было. Зато старшина очень строго следил за тем, чтобы вшей не было. Не дай Бог обнаружит при осмотре – тут же или наряд вне очереди, или на «губу» отправит. Он у нас вообще злой был.

Как-то раз после большого перехода остановились мы в лесу, несколько километров не доходя до передовой. Во всяком случае, пушечную канонаду мы слышали совсем близко. А в лесу ягод – море. И земляника, и черника. Вот мы втроём и решили, пока большой привал отправиться в лес по ягоды. Может с час отсутствовали, может больше. Набрали по полному котелку. Вышли к нашим палаткам, а старшина – тут как тут. Злющий, морда кровью налилась. Оказывается, пока нас не было, кому-то из командиров срочно связь потребовалась, а ни одного связиста на месте нет! Переполох поднялся! Наорал старшина на нас, обозвал всяко, вырвал котелки, высыпал ягоды на землю и растоптал. Так обидно было! До сих пор помню! Ну, отдал бы повару или в санбат, это понятно было бы, а он их сапогами в землю втоптал…

Потом сорвал с нас ремни, погоны и всех троих отправил под арест на пять суток. А в полевых условиях, какая гауптвахта может быть? Откуда ей взяться? Запер он нас в каком-то сарае, соломы на пол бросил, к дверям часового с винтовкой поставил. И то ли забыл про нас, то ли умышленно решил голодом поморить, но кормить нас не стали. Хорошо, что сидеть нам недолго пришлось. Кто-то из штабных офицеров спрашивает старшину, нашлись ли связисты. Он доложил, что нашлись. Арестованы за самовольную отлучку из расположения части. В лес по ягоды, видите ли, захотели сходить! Выслужиться, наверное, хотел. А ему вместо похвалы за такое служебное рвение начальник штаба нагоняй устроил. Кто, говорит, позволил штабных связистов арестовывать? А кто связь будет обеспечивать? Словом, часов через пять выпустили нас, – улыбается Нина Александровна.

– Всякое бывало. Тем же летом на переходе налетели немецкие самолёты. Страху тогда натерпелась! Моторы ревут, бомбы рвутся – жуть. Но я счастливая – бомба совсем недалеко от меня взорвалась. Землёй меня присыпало, оглушило слегка, но жива и невредима осталась. Только один совсем маленький осколок, видимо, рикошетом от чего-то рассёк мне бровь. Кровотечение сильное было, но сама рана, на моё счастье, несерьёзной оказалась. Мне прямо в нашей санчасти осколок этот иглой и магнитом вытащили, бровь зашили, и пошла дальше служить, только на перевязки раза два или три приходила, и всё.

А вскоре после этого я едва не утонула. Вышли мы к Неману. Приказали ночью без лишнего шума перейти на левый берег и обеспечить переправившихся батальонов со штабом, остававшемся на правом берегу. Неман глубокий, течение сильное – на лодке или на плоту снесет течением далеко от нужного места, да и немцы обнаружить могут, вот и решили вброд переходить. Разведчики нашли одно такое место. Это была узкая песчаная отмель, которая тянулась чуть не до того берега, почти всю реку по пояс перейти можно было, только у самого левого берега глубоко было, но там нас уже встречали. Предупредили нас – идти строго след в след, ни шагу в сторону, там сразу глубина начиналась, а мы в сапогах да в шинелях – разве выплывешь? Почти половину реки прошли, как немцы то ли обнаружили нас, а может просто так, на всякий случай, выпустили по реке несколько мин. Одна взорвалась в нескольких шагах от меня, я от испуга шарахнулась в сторону, а там – глубина и течение. Словом, тонуть я начала, уже и с жизнью попрощалась. Хорошо заметили меня с берега, сначала круг спасательный кинули, а потом кто-то из бойцов мне на помощь прыгнул и помог выбраться…

В конце осени сорок четвёртого связист Нина Александровна Закорюкина была представлена к медали «За боевые заслуги». – Народу в частях не хватало, даже в караул некому ходить было. Вот нас, связистов, в свободное от дежурства время и направляли кого в караул, кого на кухню, кого куда. Охраняла я тогда армейский склад. Темнота, тишина. И вдруг слышу – идёт кто-то. Прямо к моему посту направляется. Подошёл поближе – не разобрать кто – свой или чужой, только силуэт угадывается, да папироса в темноте вспыхивает.

Ну, я, как по уставу положено, винтовку с плеча сняла: «Стой! Кто идёт?». А он остановился шагах в десяти от меня и молчит. Я ещё раз окликнула – всё равно молчит, только папиросой попыхивает, а потом снова в мою сторону направился. Я затвор передёрнула и в воздух пальнула. Бросил мой нарушитель папироску свою и бегом прочь. А ко мне на выстрел начальник караула прибежал. Рассказала я ему, как дело было, походили мы там, где нарушитель стоял, но так ничего и не нашли. А наутро, когда сменились мы с караула, начальник штаба части построил нашу роту, велел мне выйти из строя и за отличное несение караульной службы объявил благодарность и приказал как следует накормить – вот это была действительно награда! А ещё недели через две вручили мне эту медаль.

В самом конце войны ещё раз попали под бомбёжку. Это уже недалеко от Кенигсберга было. Контузило меня тогда сильно. Голова долго болела, и на одно ухо почти совсем оглохла. Я счастливая. Часть наша к штурму Кенигсберга всего несколько дней не успела. А если бы успела, может и не разговаривали бы мы с тобой сегодня, там наших солдат не счесть сколько полегло. Там, под Кенигсбергом, и победу встретили. В июле сорок пятого демобилизовали меня. Приехала домой вся в фурункулах, простуженная. Мы ведь всю весну сорок пятого по лесам да по болотам стояли. Лечилась почти до осени, а осенью сорок пятого снова пришла на фабрику.

– После войны хорошо жить стали, – с улыбкой вспоминает она. – Я только в санатории за свою трудовую жизнь семнадцать раз ездила. Была и в Прибалтике, и на Чёрном море, и на Кавказе.

Когда-то во Введенье красные звёздочки на калитках, обозначавшие, что в доме живёт участник Великой Отечественной войны, были чуть не на каждом доме. И больше пятидесяти фамилий на сером бетонном обелиске, стоящем посреди села. Каждая Введенская семья отметилась на нём. Несколько лет назад Нина Александровна переехала жить в Шую в квартиру, приобретённую по Президентской программе «Жильё ветеранам». Больше солдат той великой войны в селе не осталось…

Олег НАЗАРОВ

Опубликовано в газете «Шуйское время» № 10 от 6.04.2019 года

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.