Конец лета. Холодное утро. В доме, дай Бог, чуть теплее, чем на улице. Высокая исхудалая женщина сидит у окна, подперев щеку кулаком. В ее глазах застыли слезы…
Мать вспоминала своего сына. Его добрую улыбку, слова, сказанные им на прощанье на перроне вокзала и еле слышимые из-за громкой музыки, доносившейся из репродуктора.
— Не плачь, мамуля! Это мой долг – защищать Родину…Ну что ты? Не хорони раньше времени, — он ласково улыбнулся и поцеловал мать в мокрую от слез щеку. — Я буду писать всякий раз, как найду возможность. Не плачь. Скоро война закончится, и мы снова свидимся. Год-два, и фашисты сгинут там же, откуда пришли!
Последние слова прозвучали слишком громко, и на прощающихся мать с сыном невольно обратили внимание стоящие рядом люди. Один из мужчин практически сразу отвернулся, одобряюще улыбнувшись, а второй внимательно всмотрелся в резкие черты лица новобранца:
— Будем надеяться, что твои слова окажутся пророческими,- наконец произнес он и неловко дотронулся до безобразного шрама, рассекавшего щетинистую щеку.
Леша (так звали ее единственного сына) потупился, вмиг растеряв былой запал, но тут же снова вскинул голову:
— Все. Пора.
Мать с сыном обнялись. Она прижалась к грубой ткани недавно выданной ему гимнастерки и ощутила, что она вся мокрая от ее слез.
Он не написал.
Ни через месяц, ни после.
… Мать каждое утро сидела у окна и смотрела на встающее солнце. Она начинала ненавидеть закаты, ведь каждый из них означал, что от сына снова нет весточки.
Так же было и этим утром.
Мария утерла сбежавшую слезинку загрубевшими от тяжелой работы ладонями и, тяжело вздохнув, поднялась с жесткого стула — единственного, что остался после холодной зимы.
Яркий солнечный диск уже выкатился из-за горизонта и начал медленно ползти по голубому небу, начиная свой путь. Где-то далеко загудел двигатель машины – это приехала почта.
Проходя мимо толпы встревоженных людей, ждущих известий с фронта, Мария остановилась. Ее словно что-то кольнуло, что-то заставило остановиться.
— Мерзлякова есть?! — стараясь перекричать гул толпы, озвучил вопрос мужчина в солдатской форме.
У Марии похолодели руки, на миг остановилось сердце, затем снова забилось, но теперь уже с удвоенной силой.
— Я…
Голос пропал, пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы уже громче и четче произнести: « Я — Мерзлякова!»
— Вам письмо, гражданка! — весело произнес солдат, отдавая ей желтый, немного помятый «треугольник».
Отойдя чуть дальше и уже не слыша гула голосов, женщина дрожащими руками развернула бумагу и вчиталась в немного корявые строчки. Она не сразу поняла, что чернила потекли не из-за внезапно начавшегося дождя, а из-за навернувшихся на глаза слез. Судорожно вздохнув, Мария продолжила жадно читать, как будто слышала голос своего сыночка.
«Я очень виноват перед тобой, мамуля. Прости, что не писал так долго. Прости. Просто за все, чем я тебя огорчал. Знаешь, а ведь я был ранен. Когда лежал в госпитале, понял, что отдал бы все, что имею, лишь бы снова увидеться с тобой. Чтобы в мире прекратились войны… Будь они прокляты!
Вот увидишь, скоро эта война закончится! И теперь я говорю это не как тот юнец, каким был вначале. Нет. Каждая наша военная операция заканчивается успешно, немцы терпят поражение за поражением. Мы отбросили их на сто двадцать километров, а скоро они окажутся еще дальше!..»
Мария плакала.
Это письмо вновь вселило в нее надежду. Она почувствовала, как сердце начинает биться в каком-то радостно-бешеном ритме. Она верила сыну. А теперь еще и чувствовала, что все будет в порядке.
Война закончится, и больше не придется ждать желтые «треугольники» надежды.
Серафима Алексеенко, ученица 10 класса МОУ Перемиловская СШ